В серии «Современная красноярская литература» в рамках краевой грантовой программы «Книжное Красноярье» вышла в свет повесть Эльдара Ахадова "Люблю и помню" - в сборнике писателей Красноярского края с одноименным названием. Повесть является документальным повествованием автора о своей родне, о корнях семьи и её жизни на протяжении почти полутора веков истории Российской империи и Советского Союза. Авторские экземпляры по поручению руководителя проекта М. М. Стрельцова были вручены писателю 11.03.2015 заместителем директора Краевого государственного бюджетного учреждения культуры “Дом искусств” Анной Сергеевной Логачёвой. "Люблю и помню" (Повести в новеллах)/ сост. М. М. Стрельцов. — Красноярск: Класс Плюс, 2014. — 496 с. ISBN 978-5-90579-127-7

Недавно мне сказали: «Наслаждайся созерцанием, тренируйся в наблюдении, не давай зацепить себя в сердце. Не вступай в конфликт, отвечай мысленно тем, кто пытается тебя оскорбить или унизить: "Мы разные, вы такие, а я другой". Не испытывай эмоций». А я подумал о Пушкине. Если бы он был сдержанней, не испытывал эмоций, то, наверное, дуэль бы не состоялась. И человек остался бы жив. Но поэт без эмоций невозможен, поэт, не испытывающий сильных чувств – вообще не поэт. А значит, Пушкин погиб именно потому, что был поэтом, великим поэтом. Пушкин как обычный человек – погиб, но как поэт – беззащитный и ранимый, остался жить вечно.

В июле 1831 года, ступив на государственную службу, согласно присяге произнесенной и подписанной в присутствии священника, Александр Сергеевич Пушкин обязался хранить государственные секреты. Великий поэт был человеком слова. Ни разу за всё время своей жизни присяги он не нарушил. Как установлено, Пушкин получал официальную зарплату не в МИДе, где числился, а из специального фонда Николая I в министерстве финансов. Такое практиковалось только в самых исключительных случаях для очень узкого круга наиболее секретных специалистов государственных служб. Царским указом было запрещено публично упоминать о служебной деятельности подобных лиц. Более того, именно это обстоятельство - самая вероятная причина того, почему Пушкину никогда не разрешали выезжать за границу.
Об уровне секретности служебной деятельности Пушкина можно только догадываться по редким случайным фразам его переписки с женой. Так он пишет ей: «... вероятно, и твои письма распечатывают: этого требует Государственная безопасность» (8 июня 1834 г.), «…пакет Бенкендорфа (вероятно, важный) отсылаешь, с досады на меня, бог ведает куда…» (3 октября 1832 г.). Какими же делами занимается поэт на государевой службе? Что может быть в них секретного? Обратимся за ответом к самому Александру Сергеевичу. 30 июля 1833 года в письме А.Н. Мордвинову Пушкин пишет: «…труды мои, благодаря государя, имеют цель более важную и полезную». Более важную и полезную чем обычные труды. Именно такой намек сквозит в этой фразе. В означенный период времени Пушкин занимался написанием «Истории пугачевского бунта». 2 ноября 1833 года, находясь в селе Болдино он пишет, обращаясь к читателям только что завершённой «Истории Пугачёва»: «Сей исторический отрывок составлял часть труда, мною оставленного. В нем собрано все, что было обнародовано правительством касательно Пугачева, и то, что показалось мне достоверным в иностранных писателях, говоривших о нем. Также имел я случай пользоваться некоторыми рукописями, преданиями и свидетельством живых».
Заметьте: писатель сообщает о том, что представляет вниманию публики только часть труда, только отрывок, в котором содержится информация, обнародованная правительством. То, что было разрешено. Значит, существовало нечто, что продолжало оставаться секретным, тайным во всей этой пугачевской истории?
23 ноября 1834 г. Пушкин сообщает А.Х. Бенкендорфу: «История Пугачевского бунта» отпечатана. Я желал бы иметь счастие представить первый экземпляр книги государю императору, присовокупив к ней некоторые замечания, которых не решился я напечатать, но которые могут быть любопытны для его величества». Это означает, что действительно, в работе Пушкина по истории Пугачева было нечто, о чём никому кроме царя не должно было стать известным. Почему поэт, посвятивший целых три стилизованные под народные песни о Стеньке Разине, не нашёл ни одного доброго слова о Емельяне Пугачёве? 26 апреля 1835 года поэт делится мыслями в письме Ивану Ивановичу Дмитриеву: «Что касается до тех мыслителей, которые негодуют на меня за то, что Пугачев представлен у меня Емелькою Пугачевым, а не Байроновым Ларою, то охотно отсылаю их к г. Полевому, который, вероятно, за сходную цену, возьмется идеализировать это лицо по самому последнему фасону». В чём разница между Разиным и Пугачёвым?

Живут в Швеции шведы, во Франции – французы, в Англии – англичане. В Белой Руси – бело русы. А значит, на Руси – русы или русские, а в устной речи – руськие. Что это значит? Почему для народов других стран названия – существительные, а для России – прилагательное?
Долго эту загадку можно разгадывать, если не знать, что у слова «русь» есть второе значение – «свет», «светлое». Выйти на русь – в древности значило выйти на светлое место, солнечное. И русые – это синоним слова русские, то есть, русоволосые. «Пришел Рюрик в Новгород со всей русью» - не с племенем, не с армией, а с русоволосыми людьми. У Пушкина «русалки на ветвях сидят» - никаких рыбьих хвостов, никакой чешуи: просто русоволосые девушки. Сидят, песни поют, смеются. Почему в бескрайней ненецкой тундре одна из речек называется Русской? Всё просто: «русское» значит «светлое»: и речка, и речь, и земля, и человек…

Многие задавались вопросом: почему невеста из древней азербайджанской песни – жёлтая? Не буду перечислять всех версий, но основной по-прежнему считается та, которая подразумевает, что в песне речь идет о светловолосой девушке. Так ли это?
Предлагаю еще одну версию. В средние века применительно к людям цвет в азербайджанском языке использовался много раз: чёрный – в наименовании государства Гарагоюнлу, белый – Аггоюнлу, красный – кызылбаши. Гарагоюнлу владели овцами черного цвета, аггоюнлу – белого, кызылбаши носили головные уборы с красным верхом в память о двенадцати имамах. А как насчет жёлтого цвета?
Около 400 лет назад выходцы из дагестанского селения Цахур, расположенного в одном из ущелий у Самурчая, перейдя на западные склоны Кавказского хребта, основали село Сарыбаш на территории современного Азербайджана - в Гахском районе! Как могли звать незамужнюю девушку из такого селения местные азербайджанцы? Сары-гялин. Село основали мусульмане цахуры, потомки жителей древней Кавказской Албании. Со временем они ассимилировались и на сегодняшний день считают себя азербайджанцами. Как могла родиться песня о сары гялин? Вскоре местное грузинское христианское население собрав огромное войско направилось на сарыбашцев, которые, узнав о предстоящем нападении, построили, в полутора верстах ниже селения, завал. Следы этого завала видны и теперь. Такое укрепление оказалось для грузинского войска неприступным, однако, несмотря на это, битва продолжалась несколько дней. Наконец, осаждающие, видя невозможность овладеть завалом, разделились на два отряда: один продолжал атаковать завал, а другой пошёл в обход. Пройдя по ущелью Ах-Чай-дара ( вспомните в песне упоминание об ущелье - Bu dərənin uzunu Çoban qaytar quzunu ) , этот отряд поднялся на господствующую над Сарыбашем возвышенность и, спустившись оттуда, войско атаковало селение, в котором находились только немощные старики, женщины, девушки и дети. Старики в это время были в мечети и совершали молитву. Разъяренное воинство ворвалось в мечеть и истребило всех, находившихся в ней. Затем они умертвили всех женщин и детей, разрушили некоторые здания и ушли. Мечеть, где были убиты жители селения Сарыбаш, с тех пор называется мечетью мучеников – шахидов… Возможно именно там погибла сары гялин и родилась бессмертная народная песня о немеркнущей, но невозможной любви.

Особенности азербайджанской поэтической речи не терпят грубого буквального перевода. В ней всё построено на интонациях и оттенках сказанного, на сакральном смысле произнесённого. Именно это более всего привлекает слушателей.
Если обратиться к тексту песни «Сары гялин» и попытаться собрать в нем информативную часть, то мы можем обратить внимание на то, что текст этот состоит из двух катренов классической восточной поэтической формы - рубаи. Той формы стиха, которой прекрасно владели не только тюркские поэты, но и персидские. Судя по смысловому содержанию, стилистике, ритмике и поэтической отточенности, этот текст принадлежит двум разным авторам. Первые четыре строчки – одному, вторые четыре – совершенно другому.

Saçın ucun hörməzlər
Gülü sulu dərməzlər
Bu sevda nə sevdadır
Səni mənə verməzlər

Bu dərənin uzunu
Çoban qaytar quzunu
Gün ola mən bir görəydim
Nazlı yarımın üzünü

Приблизительный перевод:
Не принято заплетать концы волос.
Не принято срывать цветы, покрытые росой.
Что это будет за любовь
Если тебя не выдадут замуж за меня?
Пастух, верни мне ягнёнка из этой пропасти,
Чтобы случился такой день, когда я
Ещё раз мог бы увидеть лицо той,
Которая стала сладкой раной моего сердца.

Когда все мы были маленькими, нас интересовали совсем иные вопросы нежели сейчас. Граница между миром реальным и сказочным зачастую отсутствовала. Либо она была настолько зыбкой, что перейти её не представляло никакого труда. Мир, в котором одновременно жили Баба Яга, Иванушка-дурачок, воспитательница из детского сада и магазин игрушек был единым реальным миром детского восприятия. Некое сказочное Лукоморье, о котором в раннем нашем детстве бабушками, дедушками, мамами и папами читались нам пушкинские стихи, казалось нам реальностью не меньшей, чем небо над головой и земля под ногами...
Со временем всё становится на свои места: мы взрослеем, и мир реальный с миром сказочным навсегда расходятся. Однако, и на склоне дней порой случаются некие открытия окружающей действительности, несущей на себе отголосок давно забытой детской сказки! Где находится сказочное Лукоморье? В выдуманной стране? Как бы не так!
На ранних западноевропейских картах (Г. Меркатор, 1546; И. Гондиус, 1606 и так далее), термином «Lucomoria» (Лукомория), обозначена территория, прилегающая к правому (восточному) берегу Обской губы. Многочисленные данные средневековых картографов от Меркатора до Витсена позволяют рассматривать Лукоморье как страну, располагавшуюся восточнее Обской губы. Само слово «лукоморье» происходит от словосочетания «лука моря» и означает «изгиб морского берега». В мифологии восточных славян Лукоморье — заповедное место на окраине вселенной, где находится ось мира – мировое дерево, по которому можно попасть в другие миры, так как его вершина упирается в небо, а корни достигают преисподней. По мировому древу спускаются и поднимаются боги. Именно в этом смысле Лукоморье упоминается в зачинах дохристианских народных заговоров и молитв. Кстати, в исследованиях Н. М. Карамзина, А.Н. Афанасьева и А.А. Коринфского под Лукоморьем подразумевается именно древнее «Северное царство», где люди впадают в зимнюю спячку, чтобы проснуться к возвращению весеннего Солнца.
Таким образом, увы, но только совсем недавно, спустя несколько десятилетий после канувшего в Лету детства, я с удивлением узнал о том, что вот уже пять лет работаю на землях, когда-то реально именовавшихся Лукоморьем… Да, Бабы Яги здесь нет, но слово «Яха», кстати, присутствует всюду, ибо означает на древнем языке местного народа слово «река». Как знать, может, и первые слухи о сказочной Бабе Яге тоже зародились где-то здесь?

По версии глубокоуважаемого доктора философии Аббаса Исламова истинное название Девичьей Башни – Гюнзар, что он переводит как Храм Воскрешения Солнечного Бога или буквально «солнечный храм» или «храм солнечного света». Что касается первой части слова для меня несомненно, что в нем речь идет о солнце. Но по поводу второй половины хотелось бы предложить для размышления иной перевод. Зар или зары – игральные кости, кубики, в том числе и из камня. Поскольку Девичья Башня была воздвигнута на скале, служившей священным местом поклонения местных жителей задолго до строительства каменной башни ( возраст Девичьей башни «Гюнзар» – от 3000 до 3500 лет, столько же лет и городу Баку), еще в каменном веке, то следовало бы обратить внимание в целом на внешний вид апшеронских скал. Многие из них и поныне испещрены многочисленными углублениями, в которых скапливается вода. На месте Девичьей башни находился священный колодец. Вода – источник жизни, ценилась, и будет цениться в засушливых местах всегда. Чем отличаются зары от других камней? Своими углублениями, лунками. Эти углубления – лунки присутствуют и на прибрежных апшеронских скалах, отличаясь бесконечным разнообразием взаимного расположения и значительным количеством. Солнечные зары, солнечные гадальные камни. Камни, хранящие драгоценную питьевую воду в своих естественных лунках-колодцах…

«Поэт и музыкант всех ближе к небу и Богу...» писал когда-то Виктор Петрович Астафьев . Наверное, так оно и есть. Не напрасно, подразумевая высокую миссию поэта, Александр Сергеевич Пушкин завершает своё гениальное стихотворение «Пророк» следующим катреном:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
Но приятно ли людям, когда их сердца «жгут глаголом»? Или же им приятнее пребывать в веселии и бездумии, лености и разврате? Нужна ли им правда? И нужен ли им тот, кто говорит правду? Увы… Горькая правда никогда и никому не нужна. И тот, кто её сообщает – тем более не нужен никому. Особенно, у себя на родине.
«Мы многое из книжек узнаем,
А истины передают изустно
«Пророков нет в отечестве своем, -
Но и в других отечествах - не густо» - горько иронизирует по этому поводу Владимир Семёнович Высоцкий. Пророки-то есть. Только отношение к ним было, есть и будет невыносимым. При их жизни. Потому что они постоянно всем мешают своим неумением лгать. С детства помню наизусть потрясающие строки Михаила Юрьевича Лермонтова, раскрывшие лично для меня всю суть ситуации:

«С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божьей пищи;
Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
"Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!"
Прекрасно понимаю, что все, о чем я напомнил сейчас, известно. Но не могу не напомнить об этом ещё раз... Слишком больно, чтобы смолчать. «Я пришел в мир добрый, родной и любил его бесконечно. Я ухожу из мира чужого, злобного, порочного. Мне нечего сказать вам на прощанье. Виктор Астафьев». Об этой последней записке великого писателя помню всегда, как и его самого, медленно и тяжело уходящего с юбилейного концерта, посвященного двухсотлетию Пушкина. В скромном пиджаке и невысоких деревенских валенках одиноко бредущего по фойе большого концертного зала в бессмертие…
Над ним потешаются часто -
Доверчивым, словно дитя,
А он… улыбается счастью,
В распахнутом небе летя.
А он - всё как будто не слышит,
О чём они снизу кричат.
Всё выше и выше, и выше
Парит его медленный взгляд,
Туда, к небывалому свету,
Где звёзды вблизи и вдали,
Где то, что открылось поэту,
Никто и не видит с земли.
Эльдар Ахадов

Я уже сообщал о том, что в пушкинскую эпоху за дуэль в России полагалось наказание всем ее участникам: и секундантам, и даже жертвам дуэли, даже мёртвым. Однако император, не только не осудил, но наградил поэта (в лице его семьи) посмертно так, как награждают героев. И не только в финансовом отношении, но и в моральном. Сыновья Пушкина были зачислены в самое привилегированное училище России – Пажеский корпус. Это обстоятельство очень напоминает схожие ситуации советских времен. В советскую эпоху детей, оставшихся сиротами, принимали в суворовское или нахимовское училища. В тех случаях, если их родители погибли на служебном посту, исполняя долг перед Родиной.
В чём же дело? Закон Российской империи распространялся на всех её подданных и иностранных граждан, рассматриваемых, как частные физические лица. Однако, между кем и кем произошла дуэль? Пушкин Дантеса в январе 1837 года на дуэль не вызывал. Дантес Пушкина тоже не вызывал на дуэль. Вызов на дуэль исходил от господина Луи-Якоба-Теодора ван Геккерна де Беверваарда, являвшегося на тот момент полномочным представителем королевства Нидерланды при российском императорском дворе! Посол иностранной державы вызывает на дуэль крупного российского государственного деятеля, имеющего чин, соответствующий в армии генерал-лейтенанту - чин камергера самого императора!
Посол, какие бы действия он ни производил, остается официальным лицом иностранного государства и под юрисдикцию другого государства подпадать не может ни при каких обстоятельствах. Ибо он - представляет иную, суверенную державу! Законы одного государства на деятельность другого распространяться не могут!
Оставим в стороне и причины дуэли, и все обстоятельства, этим причинам предшествовавшие. В данном случае эмоциональная составляющая событий будет только мешать суждению. Рассмотрим дело с юридической точки зрения, той самой, с которой , как глава государства и высшее должностное лицо страны, обязан был рассмотреть и рассмотрел его император Николай I.
Итак, посол иностранной державы (а в его лице – сама эта держава) вызывает на дуэль русского подданного, должностное лицо министерства иностранных дел России, дипломата, господина Пушкина. Камергера Его Величества! То, что он камергер, а вовсе не камер-юнкер, как напишут после, знали все. Это многократно подтверждается документами судебного дела по факту дуэли. Камергером именовали Пушкина и Дантес, и сам посол Геккерн, и секундант Пушкина инженер-подполковник Данзас, и командир кавалергардского полка генерал-майор Гринвальд, и начальник гвардейской кирасирской дивизии генерал-адъютант Апраксин. Вызов на дуэль был составлен, оформлен и предъявлен официально - через секретаря французского посольства виконта д’Аршиака, представлявшего французские интересы.
Таким образом, юридически участником дуэли с Пушкиным являлся не Дантес, а посол Голландии в Российской империи барон Геккерн! Лицо, не подлежащее российской юрисдикции. Более того: главное официальное лицо другого государства. А это значит, что дуэль Пушкина с Геккерном не могла рассматриваться в рамках уголовного права Российской империи. Российского подданного господина Пушкина вызвала на дуэль Голландия! Интересы Голландии в этой схватке по поручению её полномочного посла представлял французский подданный Жорж Дантес. Вот он, как частное лицо, не имел на это никакого права! И его за согласие участвовать действительно следовало судить.
Имел ли право Пушкин отказываться от дуэли в сложившейся ситуации, когда подобный отказ неминуемо был бы расценен европейским сообществом не как частное дело неких господ, а как моральное бесчестье России перед враждебными агрессивными действиями иностранного государства? Ибо сам по себе официальный вызов – это агрессия! Всё, что писалось или говорилось между всеми участниками конфликта до момента предъявления Пушкину официального голландского вызова на дуэль – действительно можно считать частными делами, но только не сам роковой вызов, составленный виконтом д’Аршиаком по поручению посла!
Вызов Пушкину, оформленный таким образом, фактически (и юридически тоже) являлся официальным вызовом России! И поэт геройски принял его. И вышел на дуэль. И принял пулю, летевшую в Россию, заслонив её своей жизнью. “Не щадя живота своего” – в переносном и буквальном смысле…
И то, что сделал император для семьи погибшего русского человека - Александра Сергеевича Пушкина, не было актом прекраснодушного милосердия, а было долгом благодарной России перед его светлой памятью…