Жила-была добрая душа: всему верила, всех прощала, от любой чужой радости в восторг приходила, от любой горести чужой  долго болела. Явились к ней гости незваные да нежданные, натоптали в прихожей, напачкали везде, плюнули в неё напоследок и сгинули, словно их и не было. Глядит оплёванная душа на  своё разорение,  позор свой вспоминает, и так ей одиноко, что дальше некуда. И стыдно за них, которые приходили, а ничего уж поправить нельзя.  До самого рассвета просидела она молча у окна, света белого не видя.

А потом сама светлеть начала. И поднялось солнышко вдали, и запели петухи, и засверкала роса на лугах. И запела душа. Звонко запела, голосисто, во всю ширь, на всю высь, на весь мир честной! И потянулось к доброй душе, словно к солнышку, отовсюду всё живое, всё ранимое да чистое.

Поёт душа, заливается, добротой своей щедро делится, ни о чем плохом и не вспоминает. Глянешь на неё: и у самого душа петь начинает!

Честно говоря, не припомню, чтобы писатель земли русской поднимал «власовскую» тему в произведениях о войне и при этом симпатизировал своему герою-отщепенцу. Не для того, чтобы его «реабилитировать». Скорее, чтобы заглянуть вовнутрь – и найти в нём живого человека. И начинаешь понимать, что на войне бывает всякое, что не все «предатели» – законченные негодяи. Сейчас уже можно говорить об этом вслух – потому что изменилось время. Свидетелей той страшной войны становится всё меньше. Лев Толстой, когда писал «Войну и мир», уже не мог оскорбить своим романом ветеранов сражений с Наполеоном. Поэтому самые глубокие произведения о минувших событиях пишутся не по горячим следам, а десятилетиями спустя.

В Москве в издательстве «Вест-Консалтинг» под редакцией Сергея Киулина вышла в свет книга записей интервью «Знаковые имена русской прозы и публицистики». «Один из моих любимых жанров — интервью. Особенно люблю беседовать с писателями», — признается автор книги Евгений Степанов. В книге впервые собраны вместе и опубликованы интервью с Чингизом Айтматовым, Василием Аксёновым, Артемом Боровиком, Станиславом Куняевым, Эдуардом Тополем, Виталием Коротичем, Юрием Мамлеевым и другими мастерами современной русской прозы, в том числе беседа с Эльдаром Ахадовым «Жизнь преподносит новые сюжеты» .

Жил-был яркий маяк на высокой скале у самого края земли и моря. Маяк светил кораблям и людям в любую погоду, указывая им верный путь, предупреждая об опасностях, спасая от неминуемой гибели. Все восхищались маяком, его мужеством и суровой красотой, все им любовались: и звёзды, и море, и земля, и ветры, и люди...
Однажды, вместе с людьми появилась возле маяка прекрасная девушка. Она так понравилась маяку, что он почувствовал себя ужасно одиноким, когда она ушла. Проходили дни, а маяк становился всё печальней. И наступило время, когда ему стало невмоготу от своего одиночества. И взмолился он, обращаясь к свету и тьме:
- Не хочу быть одиноким маяком! Без любви нет мне счастья! Помогите мне! Сделайте меня человеком!

ИГОРЬ ЮРЬЕВИЧ КОПЕЙКО

1960 - 1997

 

Родился в сентябре  1960 года. Жил в Белорусии (Солигорск). Художник, скульптор, поэт, философ, дизайнер, фотохудожник, издатель, узник Бутырской тюрьмы, просто человек, просто мой однокурсник и друг. Погиб в июне 1997 года в Москве. У меня, к великому сожалению, мало что сохранилось из того, что было сотворено им… Публикую всё, что осталось.

 

“Всё сущее имеет след” написал мне однажды Игорь  в одном из писем. Наша дружба и само существование Игоря в этом мире в то время коренным образом повлияли на моё творчество. Без него я бы не стал тем, кем стал. Хотя тогда мы были ровесниками. Сейчас я почти на 16 лет старше его. Но ты прав, Игорь. Всё сущее имеет след…  И без тебя этот мир был бы другим. Пусть даже только для одного человека, но всё-таки…

 

Фрагменты писем Игоря .Копейко Эльдару Ахадову.

Одно из самых загадочных архитектурных сооружений мира не прячется в диких лесах или бескрайних пустынях, не скрыто высоко в горах или в подводных глубинах. Оно на виду – в самом центре шумной столицы государства. Миллионы людей видят его каждый день, проходят мимо, используют его узнаваемое всеми изображение в рекламах, толпами, парами и в одиночку фотографируются на его фоне и на его крыше. Это сооружение за сотни лет общупано, обнюхано и осмотрено чуть ли не с лупой поколениями археологов. И тем не менее…
Никто со 100-процентной достоверностью не может назвать возраст этого сооружения.
Никто со 100-процентной уверенностью не может назвать имени его автора.
Никто со 100-процентной уверенностью не может вразумительно объяснить его предназначения.

Северная сказка

Жила-была большая Нюня с крыльями. «Ооу! Ооу!» - закричала она однажды. И пошёл дождь. Он шёл, шёл, спотыкался и постоянно падал на землю, пока весь не упал. И стал дождь морем. Нюня летала над морем долго-долго, всё никак не могла понять: что же она хочет? Но ей явно чего-то хотелось новенького. Нырнула Нюня в море, схватила в нём что-то лапками и понесла в небо. Несёт, а сама увидеть не может: что же там, в лапках? Крутит головой, лапки вперёд выпихнуть пытается, чуть сама не упала. Уронила она своё сокровище опять в море и заплакала жалобно: «Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!»

- Стой! Кто такой? Куда идёшь? Документы показываем!
- Свой я, свой! Вот рога, вот копыта – все мои документы. Ой, а вот они местами поменялись. Видите? Я – свой. Пропустите меня, дяденьки, я вам денег дам.
- Денег? Это хорошо. Только свои нам денег никогда не предлагают. Ты – чужой. Взять его под стражу! Нас за деньги не купишь! Мы волшебные.
- Как так? Как это «не купишь»? А чем же вас купить можно?
- Только честным словом.
- Так я ведь свой, честное слово!
- А документ имеется?
- Да, честное слово!
- Ну, тогда проходи…
- Спасибо, ребята! А где у вас Лукоморье? В какую сторону идти-то?
- У нас везде Лукоморье, иди, куда хочешь, не ошибёшься….

Жила-была Чунька Чуньковская. Знаете, как её звали? «Чунька-Чунька-Чунька!» Вот как её все постоянно звали. Тут не захочешь , а захрюкаешь. И начала Чунька хрюкать. «Хрю-хрю-хрю!» Вот так она хрюкала каждый день. Ей было весело. Чуньки ведь необидчивые, не то, что мы. Пока не нахрюкаются, спать не лягут.
Любила Чунька в огороде копаться. Там у неё время росло всякое-разное: арбузное время с красной сочной мякотью, клубничное, гороховое в стручках, морковкино время, зимой – пломбирное в стаканчиках вафельных. А ещё фруктово-сосулечное. Только от него горло заболеть может, если много съесть. А так – ничего, вкусное.

Шёл светопад. Частицы света,
Порхая, падали во мглу…
“Не может быть!” – сказала Света,
Целуясь с парнем на углу.