Ночью, когда на Земле все ложатся спать, на небе просыпаются звёзды. Они сладко потягиваются после дневного сна, умываются влажными облаками или принимают душ, если неподалёку, насупившись, проплывают тучи, а потом - собираются в стайки и идут на огромный небесный стадион, который называется Вселенная. Самые лучшие места на стадионе - это Млечный Путь. Оттуда всё видно хорошо.

Жизнь, как пуля со смещеньем центра:
Чуть изменишь правила игры –

Жил-был один умный, красивый, очень воспитанный, щедрый, мужественный, справедливый мальчик . Так про мальчика думала его мама. А во дворе про мальчика так не думали и звали его просто и честно – Мамадай.

- Мама, дай, дай, дай, дааааааааай! – орал мальчик с утра до вечера и тыкал пальчиком то в игрушку, то в шоколадку, то ещё во что-нибудь. И мама всё ему покупала, потому что не умела отказывать своему ребенку ни в чем. Глаза у мамы были вечно усталые, робкие. Она думала как бы ещё угодить своему дитятке, как сделать его счастливым. Но Мамадаю для счастья всегда чего-то очень не хватало. Потому что как только у него появлялось то, чего ему не хватало секунду назад, как он тут же переставал этим интересоваться.

Однажды прекрасным летним вечером Мамадай смотрел в окно и скучал. А за окном солнышко уже спустилось с неба, и только на горизонте ярко светилась длинная золотистая полоска заката.

День отсиял, рассыпавшись по сути
На ряд картин... Вот, словно между строк,
Автомобили капельками ртути
Скользят по струнам пепельных дорог.

Жизнь незаметно истекает
Покуда вся не истечёт
За будничными пустяками
И датами наперечёт.

Повсюду плещется тишина.
Грядут песчаные времена.
Туда, откуда они грядут,
Следы обратные не ведут.

Неистовая, словно смерч,
Немыслимая, словно счастье,
Любовь внезапная, как смерть,
Ко мне явилась в одночасье...

От тебя никогда не уходят.
От тебя невозможно уйти:
Словно пьяных, под ручки выводят,
Словно пулей сбивают в пути.

М-да…Скажем прямо: не Геракл и не Ахиллес….

У тебя тоненькие ножки и громадное брюхо. Тем не менее, при слове «гимнастика», ты, подобно Геббельсу, готов схватиться за пистолет. Женщины на тебя давно не клюют. Они не сумасшедшие. Ну, кто на тебя может клюнуть? Разве что отпетый извращенец и мазохист? Но тебе-то это зачем? Не нужно тебе этого.

Ты пристально вглядываешься в зеркало, пока никто не замечает, готовый немедля шарахнуться в любую сторону, как безобразная летучая мышь, которая всегда ни при чём. Ну, что ты смотришь туда? Там ты. Да – да, именно такой, какой есть. И ножки твои, и ручки. Дрючки. Твои. Что вырастил, то и имеешь. Носи теперь, Ермолай Дормидонтович. Ты навечно пристегнут к этому мешку. Как к парашюту, который не раскрылся и, дай-то Бог, не раскроется.
Что мы будем пить? Что мы будем есть? Заказывай. Не стесняйся. Кого стесняться-то? Тут все тебя знают. На раздаче ты всегда номер один. Никто не обслуживается, пока не удовлетворили тебя. Это закон. Брысь под лавку, мелочь костистая! Худоба диетическая. Тут МЫ кушаем! Понятно? Впрочем, никто никогда не вякнет. В столовой равных тебе нет! На весах тоже.

Одна красивая девушка по имени Зохра встретила молодого парня по имени Сухроб. Она увидела его и сразу поняла, что ему можно доверять. И тогда она доверила ему самое дорогое – свою любовь. Сухроб ценил это доверие и всегда тщательно охранял то, что Зохра доверила ему. Он был очень аккуратный и внимательный: никого в дом не пускал, если не мог узнать, кто это так хочет проникнуть в его дом. Он всегда спрашивал у Зохры про её здоровье, дела, настроение, и даже иногда говорил ей разные приятные вещи, которые нельзя произносить вслух при посторонних.

Зохра была добрая девушка: она подметала двор, доила козу, готовила бешбармак и очень гордилась Сухробом. Поэтому каждый год у Зохры и Сухроба появлялся новый ребёнок. Дети росли, бегали по двору, играли, кричали, дрались, мирились и помогали своей маме доить козу, мыть полы и готовить дамляма. А изредка они даже сами подметали двор.

И все они выросли, и завели свои семьи, у Сухроба и Зохры появились внуки, которые иногда их навещали и ели много сладкого, потому что у бабушки всегда была свежая домашняя халва и рахат-лукум. Потом они вставали и уходили, а Сухроб и Зохра опять оставались вдвоём в своем старом домике.