(весна на апшеронском побережье)
Земля пахнУла подтаявшей прелью. На то и апрель…
Море вылизывало песчаный берег стеклянными языками волн, жадно, по-собачьи, вытягивая их вглубь суши. Невесть откуда взявшийся прошлогодний опавший лист, то заполошно вертясь и подлетая в порывистых струях ветра, то бессильно вздрагивая, и словно цепляясь за что-то, царапал иссохшими скрученными пальцами корку асфальта, ещё мокрого от только что пролитых небом слёз. Вдоль берега, пронизывая сумрак огненными фарами, сквозили редкие автомобили.
А по-над морем, распластавшись вдоль горизонта и утопая в клубящихся тучах, догорал темно-вишневый закат, сырой и тяжёлый, точно махровое полотенце заядлого купальщика.
Откуда-то из глубин ли морских, из запахов ли побережья, из света ли промелькнувших фар, - рождались и гасли вместе с закатом неведомые доселе слова…
И след самолёта, прорезывая розово-снежным стебельком темнеющую лазурь, медленно растворялся, как единственно зримая, но так и неузнанная строка.
Земля пахнУла подтаявшей прелью. На то и апрель…
Море вылизывало песчаный берег стеклянными языками волн, жадно, по-собачьи, вытягивая их вглубь суши. Невесть откуда взявшийся прошлогодний опавший лист, то заполошно вертясь и подлетая в порывистых струях ветра, то бессильно вздрагивая, и словно цепляясь за что-то, царапал иссохшими скрученными пальцами корку асфальта, ещё мокрого от только что пролитых небом слёз. Вдоль берега, пронизывая сумрак огненными фарами, сквозили редкие автомобили.
А по-над морем, распластавшись вдоль горизонта и утопая в клубящихся тучах, догорал темно-вишневый закат, сырой и тяжёлый, точно махровое полотенце заядлого купальщика.
Откуда-то из глубин ли морских, из запахов ли побережья, из света ли промелькнувших фар, - рождались и гасли вместе с закатом неведомые доселе слова…
И след самолёта, прорезывая розово-снежным стебельком темнеющую лазурь, медленно растворялся, как единственно зримая, но так и неузнанная строка.