Вот она лежит за стеклом и манит призывно и страстно. Это её «хочется снова и снова». Это с мыслью о ней десятилетиями засыпали мужчины и женщины, старики и старухи, дети и их родители. А некоторые так и не могли заснуть. Потому что это невозможно так просто бессовестно заснуть, когда она чудится всюду…
Оно не кажется, нет, оно так и было: если б вышел на улицу некто и крикнул во всё своё алчущее воронье горло: «КОЛБАСАААААААААААААА!» - откликнулись бы миллионы, земля б содрогнулась от стона вожделенного. Об электричках, ею пропахших, зелёных насквозь, об очередях навороченных, толстых и угрюмых, как любительская в натуральной оболочке, о мозгах, изъеденных, изрубленных мыслью о ней, о худосочных бычках и тёлках колхозных, с лопатками страшными, словно крики лемура в ночном тропическом лесу, о них, легших костьми на алтарь колбасного цеха, – не забудется вовек!
Ленин великий и ужасный, в мавзолее своём возлежа, завидует ей завистью горькой, бессильной: даже к нему никогда не толпилось столько народу. Кланяется ей, государыне, всяк сущий - покуда глазам неймётся и ноздри трепещут. Прекрасная и простая видом, солёная от едкого пота, чёрной крови и слёз, пролитых над ней и из-за неё в таком изобилии, какого не удостаивалась ни одна мировая война, - вот она, доступная взору любому, распростёрлась на столе цельной палкой, сияет, не таится, бесстыжая. Не какая-нибудь– с неестественным цветом и пластмассовым вкусом вся в ярких наклейках и ярлычках заграничная дребедень, - нет, наша - простая советская Великая Отечественная колбаса.
Никогда не забуду, как в заштатном городишке из магазина «Продукты» с блекло-голубыми облупленными дверями среди ругани и плача над головами в платочках и кепках выплывала она из липкой людской духоты по рукам, протянутым к ней, – непостижимая и недосягаемая, словно икона или броненосец «Потемкин»
Целая эпоха прошуршала над тобой знаменами, отматерилась и сгинула, а ты - жива-живёхонька, ничего тебе не сделалось. На любой вкус, на любой карман излаживают тебя изо всего, что летит в мясорубку. Сколько дальневосточных растений с тёплым русским трёхбуквенным именем «соя» тело твоё пропитало! Сколько слухов диковинных о крысиных хвостах и лапках в тебе полегло… Сколько салатов оливье в тазиках праздничных тебя поглотило! Сколько ртов, ротиков и пастей разверзается ради тебя каждый миг! Мы сроднились с тобой – ливерной, чайной, хлебной, докторской, отдельной, бесценной. Ты давно уж не просто еда, ты – история наша, мечта единая, спутница в радостях, утешенье в печалях, судьба...
Ни чума и холера, ни дефолты, ни цены на нефть разлучить нас с тобой не способны. И пусть над этим смеётся хоть кто, но, покуда ты есть, мы всё стерпим, мы выживем, мы одолеем, И, быть может, не правы ученые и богословы: не на одних лишь черепахах, китах да мудрёных законах физики зиждется мир, но стоит он немножко ещё и на этой незыблемо-вечной колбасной любви.
Оно не кажется, нет, оно так и было: если б вышел на улицу некто и крикнул во всё своё алчущее воронье горло: «КОЛБАСАААААААААААААА!» - откликнулись бы миллионы, земля б содрогнулась от стона вожделенного. Об электричках, ею пропахших, зелёных насквозь, об очередях навороченных, толстых и угрюмых, как любительская в натуральной оболочке, о мозгах, изъеденных, изрубленных мыслью о ней, о худосочных бычках и тёлках колхозных, с лопатками страшными, словно крики лемура в ночном тропическом лесу, о них, легших костьми на алтарь колбасного цеха, – не забудется вовек!
Ленин великий и ужасный, в мавзолее своём возлежа, завидует ей завистью горькой, бессильной: даже к нему никогда не толпилось столько народу. Кланяется ей, государыне, всяк сущий - покуда глазам неймётся и ноздри трепещут. Прекрасная и простая видом, солёная от едкого пота, чёрной крови и слёз, пролитых над ней и из-за неё в таком изобилии, какого не удостаивалась ни одна мировая война, - вот она, доступная взору любому, распростёрлась на столе цельной палкой, сияет, не таится, бесстыжая. Не какая-нибудь– с неестественным цветом и пластмассовым вкусом вся в ярких наклейках и ярлычках заграничная дребедень, - нет, наша - простая советская Великая Отечественная колбаса.
Никогда не забуду, как в заштатном городишке из магазина «Продукты» с блекло-голубыми облупленными дверями среди ругани и плача над головами в платочках и кепках выплывала она из липкой людской духоты по рукам, протянутым к ней, – непостижимая и недосягаемая, словно икона или броненосец «Потемкин»
Целая эпоха прошуршала над тобой знаменами, отматерилась и сгинула, а ты - жива-живёхонька, ничего тебе не сделалось. На любой вкус, на любой карман излаживают тебя изо всего, что летит в мясорубку. Сколько дальневосточных растений с тёплым русским трёхбуквенным именем «соя» тело твоё пропитало! Сколько слухов диковинных о крысиных хвостах и лапках в тебе полегло… Сколько салатов оливье в тазиках праздничных тебя поглотило! Сколько ртов, ротиков и пастей разверзается ради тебя каждый миг! Мы сроднились с тобой – ливерной, чайной, хлебной, докторской, отдельной, бесценной. Ты давно уж не просто еда, ты – история наша, мечта единая, спутница в радостях, утешенье в печалях, судьба...
Ни чума и холера, ни дефолты, ни цены на нефть разлучить нас с тобой не способны. И пусть над этим смеётся хоть кто, но, покуда ты есть, мы всё стерпим, мы выживем, мы одолеем, И, быть может, не правы ученые и богословы: не на одних лишь черепахах, китах да мудрёных законах физики зиждется мир, но стоит он немножко ещё и на этой незыблемо-вечной колбасной любви.