Были у матери сыновья и дочери, и всех она любила, всех растила, кормила, воспитывала, лелеяла. Но был среди её детей один – самый любимый, самый сладкий сыночек. Она не говорила об этом вслух, но все догадывались и без слов. Как она радовалась его первому шажочку и первому слову! Как была счастлива, когда он играл с братьями и сестрами, когда начал помогать отцу – плотнику, когда вырос и обрёл великие знания!
Мама беспокоилась за его будущее, ходила с ним на свадьбы, надеясь найти достойную невесту и ему. Но он ушёл из дома. Ушёл. И она не знала, где его искать, что с ним, жив ли он, не болеет ли, не голоден ли? Она потеряла сон, не могла ни есть, ни пить, ни чем-то заниматься, вечно прислушивалась к чему-то и вздрагивала в ожидании от каждого незнакомого звука. И однажды, до неё дошла весть о его местонахождении. Она не смогла усидеть дома ни минуты! И дочери, и сыновья её, все-все - устремились вместе с ней к нему, родному, близкому человеку.
Она увидела его, бросилась ему навстречу, но незнакомые люди оттеснили её. Затем - вывели из дома, где он находился, а сыночек… Сыночек отрекся от матери, от братьев, от сестер, от всех родных. Но прежде всех - от неё. Прилюдно. Сказал, как отрезал. «Когда же Он ещё говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне дома, желая говорить с Ним. И некто сказал Ему: вот Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто Матерь Моя? и кто братья Мои? И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь». Евангелие от Матфея 12:46-50. Но мать простила его сразу, простила и тогда, когда он добавил: «…если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником; и кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником» Евангелие от Луки 14:26-27.
Вскоре люди, ликуя, приветствовали его в столице, а старенькая мать, словно стыдясь своего бедноватого вида, всюду следовала за ним издалека, чуя сердцем неминуемую беду и таясь. И после, когда его арестовали, она стояла одна у ворот тюрьмы. И потом - до самого суда, и во время суда, и во время бичевания, была она неподалёку, одинокая женщина с плачущими глазами - среди душной, озверевшей толпы, жаждавшей казни её сыночка. Это она, не замечая никого вокруг кроме него, окровавленного, несущего на себе крест, ползла за ним на коленях, цепляясь за камни, за траву, за пыльные ноги зевак, ползла из последних сил - до самой вершины горы! Это она осталась лежать там, на земле, возле его креста, не в силах приподнять головы, даже когда хлынул дождь, когда все уже давно разошлись.
Она очнулась в чужом доме, где-то в городе, не узнавая никого из дальних родственников, приютивших её и ещё нескольких женщин из их общей родни. Ей дали ковш с водой. Она взглянула на воду и вдруг увидела в ней отражение его глаз. Ведь они были так похожи! У него были мамины глаза. И она улыбнулась. И он улыбнулся в ответ. И потому, когда запыхавшиеся люди сообщили ей чудесную весть, она всё уже знала…

- Вы знаете: кто это?
- Нет. Кто это?
- Понятия не имею. Я думал: вы знаете.
- Нет. Я здесь вообще никого не знаю. Я здесь первый раз.
- А кто вас пригласил?
- Куда? Сюда? Вход же свободный.
- Это мой дом. Лично мой. Сюда нет свободного входа. Как вы сюда попали?
- Все идут. И я пошёл. А что – нельзя?
- Кто – все?
- Ну, например, этот вот, которого вы не знаете.
- Да, я тут вообще никого не знаю!
- Это ваш дом?
- Да.
- И вы никого не знаете?
- Никого. Кошмар какой-то.
- А документы есть?
- Да, вот.
- Это ваши документы? Вы – мужчина?
- Стопроцентный, а что?
- По документам вы не мужчина.
-… А кто?
- …Не знаю. Фамилия женская, имя-отчество – тоже.
- Дайте сюда, посмотрю. Это не мои документы.
- А дом ваш?
- Нет. Не мой. Точно – не мой. Как быстро всё меняется! Что мне теперь делать?
- Так у вас вообще документов нет! Бегите, прячьтесь! У вас дети есть?
- Да, много.
- Ваши? От вас?
- Нет, от жены.

Сегодня суббота. Ровно неделю назад в нашей больничной палате на шесть человек (два места были свободны) появился высокий моложавый мужчина лет пятидесяти с блуждающей хитринкой в глазах и лёгкой улыбкой под ровной седоватой щёточкой усов. Представился Игорем. Фамилия – Бондаренко. Пятьдесят два года.
Новый обитатель палаты оказался весьма общительным, легко поддерживал разговор на любые темы: и о политике, и о женщинах, и о спорте, да о чем угодно. У него всегда было что сказать и чем поделиться. Очень эрудированный и с юмором. Тут же обменялись анекдотами. Примерно через час после своего появления, когда Игорь узнал, что в выходные дни после всех назначенных процедур, когда в отделении кроме дежурного врачей уже нет, меня отпускают ночевать домой, он попросил меня наведать его родных, чтобы сообщить им о своём местонахождении. Ему нужны были зубная щётка, мыло, полотенце, тапочки, сотовый телефон для общения и что-то ещё – по мелочи. Я попросил его записать нужный адрес для памяти. Он оторвал клочок газеты, написал на нем пару строк и вручил мне. Вскоре я был по указанному им адресу. В подъезд просто так не войти, надо набрать номер квартиры и дождаться ответа. Но не успел я это сделать, как дверь в подъезд открылась сама. Поднялся на третий этаж, позвонил. Дверь открыла молодая невысокая женщина в домашнем халате. Я сообщил, что Игорь в больнице и передал клочок газеты с его записью. Она поблагодарила меня, улыбнулась и сказала, что к нему уже поехали. Как я понял: она - невестка Игоря, а поехали к нему – сын и внук... На этом моя миссия завершилась.
В палате помимо исполнения медицинских предписаний особо делать нечего. Оттого её обитатели достаточно разговорчивы и откровенны. Окончится срок больничной «отсидки», разъедутся люди по своим прежним местам, и, может быть, не увидятся никогда. Это как в поезде с попутчиками по купе. Наши с Игорем койки стояли рядом, и за несколько дней мы многое друг о друге узнали. Мужчина он из себя видный, зарабатывает в Газпроме очень неплохо, взрослый сын живет отдельно - своей семьей, а сам он с женой давно развелся. Весь этот набор наверняка делал его весьма привлекательным для дам. А на пуританина, монаха или девственника, судя по общению с медсестрами, ему было далеко, как до озера Титикака. Смутил меня поначалу его длиннющий свежий вертикальный шрам на груди – почти от шеи и чуть ли не до середины живота. Выяснилось: в ноябре при осмотре у него обнаружили инфаркт. То есть, о том, что у него был инфаркт, сам он, по его словам, даже не догадывался. В марте его положили на операцию, сделали шунтирование: заменили ему кровеносный сосуд его же веной, взятой из ноги (там – между коленом и стопой - тоже шрам). Вроде дела пошли на поправку. И вот в мае пригласили его на осмотр, посадили на велосипед - крутить педали, и вдруг кардиолог объявляет ему, что у него день или два назад был повторный обширный инфаркт. Игорь удивляется и возмущается, поскольку никаких ощущений ухудшения здоровья у него не было. Однако его немедленно госпитализируют. Так, по его словам, он, несмотря на свои протесты, оказался в нашей палате: без вещей и связи с родными.
Кормили нас по больничному, но, в общем-то, сносно. Раз в день бывали и фрукты: яблоко, банан или апельсин. И рыба, и парные котлеты, и суп с фрикадельками. Игорь отсутствием аппетита не страдал. Ближе к обеду уже ёрзал и ждал приглашения от столовской санитарки, регулярно обходившей каждую палату, как пастух с рожком, призывающий стадо на водопой. Впереди «стада» почти всегда бодро маячила подтянутая жизнелюбивая фигура Игоря в эффектном спортивном костюме. Лечащему врачу нашей палаты, красивой стройной татарочке лет тридцати с небольшим, Игорь каждый раз при её приходе делал изысканные комплименты, а на вопрос о жалобах несчастным голосом отвечал, что хотел бы тоже хоть изредка уезжать по вечерам домой. Однако, всякий раз ему в этом категорически отказывали. Вчера произошло тоже самое. И потому, вечером, когда я засобирался в «самоволку», согласованную с врачом, он несколько раз повторил фразу о том, как мне завидует, и как нелепо то, что он здесь оказался.
Сегодня опять суббота. Я приехал в больницу около половины восьмого – за лекарствами и капельницей, которую ставят мне здесь по утрам ежедневно. Привычно поздоровался с соседями и заметил, что кровать Игоря пуста. Спросил деда с койки напротив, а тот отвечает: « В реанимацию увезли». Говорит, что в пятом часу утра Игорь сходил в больничный душ, помыл голову, заварил себе чай, сел на край кровати и вдруг ему стало плохо: упал. Дед Володя Генералов, такой кругленький и лысенький, позвал медиков. И Игоря увезли на другой этаж.
Где-то около половины десятого появилась пожилая медсестра, которая убирает в палате, и стала просить нас показать ей: где вещи Игоря Бондаренко. «А что такое? Зачем?» - переспросил её дедок. «Умер» , - ответила она дрогнувшим голосом. Глаза её заметно увлажнились. Все молчали. Потом ей показали, что все его вещи – в тумбочке, и полотенце, которым он вытирал помытую голову, сохшее на спинке кровати. Куртка от спортивного костюма висела на вешалке возле умывальника. «Надо бы сообщить родным», - поделилась медсестра, - «Да, некому сообщать: телефонную трубку у него дома никто не берет». «И не возьмет», - отозвался я, - « Игорь живёт один. С женой развёлся, а сын – давно взрослый - здесь, в городе, но - в другом месте». Медсестра вздохнула, собрала вещи Игоря в его же спортивную сумку и ушла. А я пошёл к дежурному врачу, к женщине по имени Светлана Юрьевна. Она выглядела озабоченной. В больнице действительно не имелось адреса родственников Бондаренко. У меня их адреса на руках тоже не было, но дорогу к их дому я ещё не забыл, и потому вызвался помочь пригласить их в больницу. «Только не говорите ничего о смерти», - согласилась на помощь Светлана Юрьевна, - «Это дело врачей – сообщать такие вещи. Пожалуйста». Я взял такси и вскоре, как ровно неделю назад, снова был возле того же дома. Совершенно забыл: как снизу набирать номер квартиры, чтобы вызвать хозяев. Потыкался, помыкался, вздохнул и вышел на улицу. Рядом оказалась дворничиха с ключами. И дверь подъезда была преодолена. Поднялся на третий. Дверь в квартиру не открылась так, как это было в прошлый раз. Я уже подумал, что люди выехали с утра куда-нибудь на природу: сегодня замечательный солнечный теплый весенний день. Думал уйти, но напоследок позвонил ещё раз и сразу понял: почему не открывалась дверь. За порогом стояла та же молодая женщина в махровом халате и с полотенцем, накрученным на мокрую голову. Видимо, купалась в ванной и ничего не слышала. Она сразу узнала меня и улыбнулась, как старому знакомцу. «Вам нужно срочно ехать в больницу», - произнес я. «Почему?» - спросила она. «Пожалуйста, срочно поезжайте в больницу», - повторил я, повернулся и направился вниз по лестнице.
Я иду в белой широкой лёгкой ветровке. Всё так же светит ослепительное солнце. Играют и смеются дети во дворе. В нежно-голубом небе плывут редкие белесые лёгкие облака. А мне стыдно, нестерпимо больно и стыдно, и я не знаю, куда мне деться от этого пронзительного чувства виновности: только что я стал вестником, ангелом смерти для близких доброго улыбчивого человека, которого знал совсем немного, совсем чуть-чуть. Жизнерадостный. Жизнелюбивый. Весёлый. Всего мгновение назад. Был человек. И нет его. И точно такого - уже не будет…

Жил-был Ушак. Жил, песни пел, танго плясал. Другие говорили, что танго плясать невозможно, а он плясал да ещё пел-припевал:
- Гудуруб-гудуруб-туп-туп, гудуруб-гудуруб-туп-туп… ну, и так далее…
Забавный такой. Нигде не работал. Но плясал так здорово, что пока он это делал, ему зрители от восторга деньги под ноги бросали. Много денег. Богатым стал Ушак. Знаменитым. И вдруг - пропал. Что? Где? Когда? Почему? Ничего неизвестно. Приуныли люди. Кто им теперь танго спляшет, кто их песнями позабавит?
А Ушак всё это слышит, но появиться не может. Оказывается, он во сне нечаянно ушёл в себя. И заблудился. Говорили ему: «Не ходи один где попало. Ходи где попало, но не один!»
А он пошёл: думал, что в себе гулять не опасно. Да, и как туда вдвоём заходить? Это же всё внутри. В себе. Он сначала потоптался в нерешительности, а потом всё-таки шагнул. Страшно, но интересно. Тем более, во сне.
Оказался Ушак в густом тёмном лесу. Кругом сплошные дебри. Оглянулся – а выхода нет. Затосковал, захотел выйти из себя – некуда. Лазил, елозил, барахтался, кричал «гудуруб-туп-туп»: никто не отзывается. И вдруг музыка заиграла. Далеко, красиво. Взял Ушак себя в руки и пошёл на звук. Долго шёл, музыка звучала всё громче – из самой глубины его души. От всего сердца. Это было танго, такое красивое, что плясать его было совершенно невозможно. Только танцевать. Остановился Ушак, заслушался и заплакал от умиления. А потом впервые в жизни начал танцевать и проснулся.
Тут же заметили его люди, обрадовались, стали обнимать, тискать, в воздух подбрасывать. Ну, хватит, хватит! Выпал Ушак из воздуха, отряхнулся, сказал «идёмте со мной» и раскрыл людям всю свою душу.

Говорят, что случайных встреч не бывает. Каждая встреча – предопределена судьбой. Ираклий Андроников, Анна Ахматова, Булат Окуджава, Михаил Дудин, Рита Райт-Ковалева, семья Гессен, Сулейман Рустам, Валерий Золотухин, Тимур Зульфикаров, Виктор Астафьев… Благодарю судьбу за то, что она позволила мне так или иначе, но осязаемо, в сущностном своем проявлении почувствовать земное присутствие этих людей.
Первая встреча произошла для меня в таком юном возрасте, когда я ещё не запоминал дат. Традиционно, в первые выходные дни июля в Тарханах проводится всероссийский Лермонтовский праздник, в котором принимают участие деятели культуры и искусства. В эти дни организуются специальные автобусные маршруты из Пензы, чтобы все почитатели творчества М. Ю. Лермонтова могли посетить праздник. Дорога из Пензы в лермонтовские Тарханы, имение бабушки поэта, проходит мимо Ермоловки. Примерно с 1963 по 1974 годы в Ермоловке у своей бабушки очень часто находился я. Именно там, на перекрестке двух дорог впереди колонны автобусов встретился мне однажды летом Ираклий Луарсабович Андроников …
Затем, в далеком 1979-м, невероятное стечение обстоятельств позволило моему стихотворению оказаться записанным на последней странице тетради стихов Анны Андреевны Ахматовой. Об этой удивительной реальной истории я писал отдельно. Поздняя осень 1980-го года озарила мою жизнь перепиской с Булатом Шалвовичем Окуджавой и Михаилом Александровичем Дудиным. Затем случилась встреча с писательницей и переводчиком Ритой Яковлевной Райт-Ковалевой, той самой, о которой писал Сергей Довлатов, и которая семь лет работала у легендарного русского физиолога Ивана Петровича Павлова. Но главное – она была другом Владимира Маяковского, Лили Брик и Бориса Пастернака и за чашкой чая рассказывала о них просто как о своих друзьях – Лиле, Володе и Боре. От тех встреч остался привкус ощущения, что и сами великие поэты находились тогда где-то рядом. Думал ли я, что вскоре судьба подарит мне ещё одну встречу – с ныне покойной Эстер Яковлевной Гессен, позволившую со временем стать другом семьи известнейшего в России пушкиноведа Арнольда Ильича Гессена…
В марте 1986 года у солнечного берега Каспийского моря виделся я в течение нескольких дней с легендарным поэтом Азербайджана Сулейманом Рустамом – в дни его юбилея – на даче моего учителя – поэта и переводчика Владимира Кафарова. Несколько лет назад мне запомнилась фраза из новогоднего фильма «Ёлки» о том, что все люди на земле знакомы друг другом через пять (или шесть) человек. Интересная цепочка получается: поэт Сулейман Рустам дружил с поэтом Алиагой Вахидом, а Вахид – с Сергеем Есениным…
В июне 1995-го в фойе московского театра на Таганке познакомился я с одетым в тот вечер в форму революционного матроса народным артистом России Валерием Сергеевичем Золотухиным, оставившим мне автограф на своей новой книге.
Мог ли я знать, зачитываясь в детстве бессмертными историями о Ходже Насреддине, что однажды подружусь с их потрясающем автором – Тимуром Касымовичем Зульфикаровым… И, конечно, всегда буду помнить о великом русском писателе Викторе Петровиче Астафьеве, голосовавшем за моё вступление в красноярскую писательскую организацию, человеком, с которым доводилось общаться и до, и после того не раз…
Случайных встреч не бывает, каждая – предопределена судьбой. Искренне верю в это.

Благодарю действительного члена Русского географического общества, почётного гражданина Салехарда, Людмилу Фёдоровну Липатову за предоставленные полевые материалы этнографических изысканий

О духовном и культурном единстве народа, населявшего Северное побережье Евразии от берегов Ирландии до берегов Ямала и Таймыра можно судить по фрагментам сказаний и легенд таких географически далеких народов, как кельты и ненцы. И те, и другие не просто заселили места обитания племен, проживавших там до них, но и впитали в свою культуру то, что некогда принадлежало всему сообществу северных народов. Несмотря на огромное пространство и на время, разделяющее ненцев и кельтов, в их культуре и мифологии имеются схожие элементы, поскольку они были переняты и теми, и другими у другого доисторического народа. Ненцы иногда называют его сихиртя, кельты называли фоморами. Предлагаю проследить за тем, как заимствованное у давно исчезнувшего народа продолжает свою жизнь в сказаниях другого и третьего. Тем самым подтверждая мысль о том, что первоисточник информации у обоих народов был единым.
Сказитель: Павел Иванович (Себеруй) Неркаги.
Перевод и обработка З.П. Неркаги и Л.Ф. Липатовой.
Байдарацкая тундра. 2 февраля 1997 года.
Лабта вэсако' ҢОб” ню
(Единственный сын старика Лабта)
У меня есть отец – богатый житель равнин, есть мать. По другую сторону огня пожившая, много видевшая женщина живёт. Лично я о жизни сужу по силе и шуму ветра.

Древние северные народы говорили: «Суди о жизни по силе и шуму ветра». Каждый человек – живое облако, над которым трудится ветер времени. Меняются формы облака и его пути. Однажды, оно исчезнет так же, как и возникло из небытия. Но ветер времени будет дуть и шуметь по-прежнему. И жизнь не иссякнет.

В апрельском 2015 года номере международного литературно-художественного журнала “Za-za” (Дюссельдорф, Германия) опубликовано новое литературное исследование Эльдара Ахадова “Тайна гибели Пушкина” . В своём предисловии к работе Ахадова литературовед Ирина Георгиевна Жураковская (Киев, Украина) сообщает читателям следующее: «Автору удалось не только представить читателям своё необычное видение тайной цепи событий, предшествовавших гибели А. С. Пушкина, но и живо изложить факты, используя множество серьёзных ссылок. Эта версия выглядит намного правдивее, чем общеизвестная. Эльдар Ахадов пробуждает интерес к информации, которой он пользовался сам, распутывая клубок событий прошлых лет, и это ещё один большой плюс его громадного труда».

"Я доволен своей судьбой. Я был со своим народом и переживал то, что переживал мой народ". Так сказал через много лет бывший рядовой Великой Отечественной войны, простой русский солдат, взявший Берлин, Лев Николаевич Гумилёв. Человек, полжизни проведший в тюрьме и ссылке по большому счету лишь за то, что был сыном своего отца, расстрелянного поэта – Николая Степановича Гумилева, вся вина которого заключалась в том, что он, дорожа честью русского офицера и дворянина, отказался стать доносчиком.
«Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово…»
Так писала Анна Ахматова, мать Льва Николаевича, сотни часов проведшая перед тюремными стенами, пытаясь узнать о судьбе сына. Для них обоих спасти русский мир, сохранить русское слово – было задачей несравнимо более важной, чем все личные горести. И не только для них. Сярати ( Антон Петрович) Пырерка - первый в истории ненецкого народа ученый-филолог, создатель письменности ненецкого языка и первых переводов на него произведений Пушкина, ушел добровольцем на фронт и погиб на защите блокадного Ленинграда, на защите русского языка. И не только он. Многие. Нет им числа.
Крохотный народ, проживающий в Сибири, тофалары, отправил на войну всего 54 добровольца, 54 охотника и кормильца семьи. Вроде бы совсем немного. В сравнении с другими народами. Но для тофалар это был поступок беспримерного мужества. Они знали, что если охотники не вернутся живыми, у народа нет шансов продолжить свое существование, некому продолжать род…Две трети охотников не вернулись…
Когда фашисты, пытая партизана, схваченного в лесах под Ленинградом, методично повторяли ему «кто ты?», он, сплевывая кровь и глядя на них азиатскими татарскими глазами, продолжал отвечать: «Я – русский». Я понимаю его. Я понимаю – почему… Я горжусь тобой, дядя, родной мой, вечная тебе память...

Вспомним тех, кто в небе внемлет всем речам между людьми,
Защитивших эту землю и полёгших в ней костьми:
Бородатых и безусых, ворчунов и остряков,
Украинцев, белорусов, осетин и остяков,
Телеутов, кабардинцев, эрзя, вепсов, чувашей,
И тувинцев, и даргинцев, латышей и талышей,
И киргизов, и таджиков, и узбеков, и татар,
И калмыков, и кумыков, и башкир, и тофалар,
Якутов, азербайджанцев, ненцев, энцев и армян,
Нивхов и табасаранцев, и евреев, и цыган,
Удэгейцев, хантов, коми, и казахов, и грузин,
И других, которых помнит поимённо Бог один…
В дни победного парада там, пред Ним - в одном строю
Все, кого враги когда-то звали РУССКИМИ в бою.

Однажды дул такой ветер, что у одного человека сдуло голову. Она просто сорвалась с шеи, как зонтик из рук, и улетела. Стоит человек без головы: куда идти? Растерялся и решил лечь спать. Во сне он увидел раскрытую дверь, подумал, что это окно, и вышел в неё. Человек начал падать, потому что думал, что это окно, и упал на колени, потому что это была дверь. Он так испугался, что сразу проснулся, а головы-то нет! Он испугался ещё сильней и сунул шею в песок, как страусы. И вдруг пошёл дождь. Шея разбухла и из неё вылезла новая голова, большая, как у редиски. Человек попытался выдернуть её из песка, но ничего не получалось. В это время вернулась пропащая голова. Её нашли и принесли добрые люди. Они помогли ему выдернуться из песка, но, когда заметили у него новую голову, обиделись и ушли. А старая голова начала ругаться и требовать прогнать новую, как будто та была виновата в том, что родилась на пустом месте. Вот сидит человек на куче песка и не знает теперь: что же ему делать. Обеих жалко. Обе – свои. И совсем без головы – тоже не хорошо. Решил спросить у кого-нибудь, ума набраться. А люди обиделись, не отвечают. Пошел в газетный киоск: вдруг с кем-то такое уже было, и ответ есть? Ответа не нашёл, а вопросов всяких и кроссвордов, и викторин – сколько угодно. Начал отгадывать, и все отгадал. Стал чемпионом мира по отгадыванию. Премии всякие получает каждый день. А головы подружились, подсказывают друг другу. Одна голова – хорошо, а две – ещё лучше.