НЕВИДИМЫЕ НИТИ
Был у меня в юности один удивительно неугомонный приятель по имени Глеб Фалалеев. Нас тогда сблизили наши литературные увлечения. Но в этот раз речь пойдет не о них, а о событии, хранящемся в памяти моей вот уже четвертый десяток лет…
Что же так поразило меня в ту пору, что задержалось в памяти на столь длительный срок, несмотря на величайшее обилие абсолютно других, порой чрезвычайно ярких событий, произошедших в жизни моей за миновавшее с той поры время? Как бы это проще объяснить?.. Попробую на примере.
С одной стороны для каждого человека существуют реальные события, наполненные реальными действиями и людьми, которых он лично видел, знал, с которыми общался. С другой стороны каждый достаточно грамотный человек из книг, из газет, в конце концов - из радио- и телепередач, имеет представление о людях и исторических событиях, происходивших в мире до него и касающихся персон, совершенно недосягаемых для него в реальной жизни, хотя бы в силу разницы существования во времени и пространстве. Человек спокойно живет с четким осознанием невозможности встречи этих двух абсолютно разных миров.
И вдруг в реальной жизни происходит нечто, перечеркивающее этот сложившийся и осознанный стереотип мышления! И душа человеческая выходит из равновесия. Такое происходит очень нечасто, но все-таки происходит.
Так, например, жил я себе не тужил, со школьной скамьи имея определённое понятие о том, что существовал некогда на земле полярный путешественник Фритьоф Нансен, совершавший разные подвиги в суровых северных льдах. И умер он давным-давно, и в стране его, в Норвегии, я никогда не бывал, и, увы, возможно уже не буду. В общем: где я - а где он… И вдруг выясняется совершенно случайно, что для одной очень пожилой незрячей женщины по имени Галина Константиновна ( которая посещает мои литературные занятия) оный Нансен – вовсе и не Нансен даже, а просто дядя Фритьоф, потому как будучи в начале ХХ века по какому-то особому случаю в Енисейске, Нансен познакомился и подружился с родным дядей Галины Константиновны, который помогал знаменитому землепроходцу в качестве переводчика. «Ничего себе дяденька!» - подумал я тогда, потрясенно взирая на вполне реальную пожилую женщину, у которой был такой интересный давний знакомый. Так то, что представляется нам оторванным от реальной жизни фрагментом далекой истории, может однажды почти коснуться и вашей жизни.
Вот случай вообще недавний. Ходили мы с женой в кинотеатр на премьеру фильма «Адмирал». Фильм посвящен судьбе А.В.Колчака и романтической истории его взаимоотношений с А.В.Тимиревой. В конце фильма рассказывалось о том, что Тимирева была на десятки лет репрессирована в советское время, выжила, дожила до 60-х годов и едва ли не участвовала в съемках фильма «Война и мир» Сергея Бондарчука. «Любопытный факт» , - подумал я по дороге домой и не подозревая о том, что Тимирева, скончавшаяся в 1975 году, писала стихи и посещала в Москве то же самое литературное объединение, в которое ходил и один из моих знакомых! И они общались между собой, естественно. И тут опять: от истории далекой, как жизнь на Марсе, давней, как бы абсолютно ничем не касающейся лично меня, вдруг повеяло дыханием реальности…
А соприкосновение с историей через общение с живыми её свидетелями вообще редко кого оставляет равнодушным. Помню, как, затаив дыхание, слушала наша студенческая аудитория в Ленинграде конца 70-х годов, писательницу и переводчицу Риту Яковлевну Райт-Ковалеву, дружившую с Лилей Брик и рассказывавшую нам о Пастернаке и Маяковском не как о бронзовых памятниках истории рассказывают, а как говорят о близких, дорогих людях – о Володе и Боре. При этом, когда она говорила о Боре, мы слышали, как дрожит её голос. Это был голос сквозь слёзы. Так говорят только об очень близком…
Итак, возвращаясь к своему давнему знакомому Глебу Фалалееву, должен сообщить сначала то, чем колоритна была его незаурядная личность, анонсированная мной вначале рассказа. Сам о себе он рассказывал такие байки, которые запоминаются поневоле…
Например, как несколько раз сурово наказывала его мать, работавшая в ночную смену на заводе и пару раз наблюдавшая по возвращении домой такую картину, которая грозила бы любому родителю сердечным приступом.
Однажды в школьном ещё возрасте, как рассказывал Глеб, ему «посчастливилось» на городской помойке (!) обнаружить настоящий ручной пулемет Дегтярева - типа ДП-27, с металлическим «блином» сверху. И Глеб не придумал ничего лучше, чем приволочь смертоносное оружие домой, почистить его, протереть, смазать, зарядить. Всё это он делал в гостиной своей квартиры напротив входной двери. Хлопоты с пулеметом отняли у него столько сил, что он так и уснул за столом, а пулеметное дуло так и осталось направленным на входную дверь. В четыре часа утра пришла мама… После заданной Глебу жестокой трёпки она потребовала, чтобы он немедленно «унес из дома эту дрянь». Перепуганный Глеб унес. Обратно на помойку. И аккуратно все там сложил возле бачка. Утром, когда ноги сами его понесли мимо школы к той же помойке, он, к своему величайшему огорчению, никакого пулемета там уже не нашел.
В другой раз Глебушка увлекся Шекспиром. В частности, его потрясла личность Гамлета, принца датского. И не просто потрясла. Гамлет стал его кумиром, его иконой, его альфой и омегой. Стараясь подражать кумиру во всем, Глеб бредил тем, как бы произнести монолог Гамлета, держа в руке настоящий череп бедного Йорика. На худой конец, хотя бы просто человеческий череп. Ну, на самый худой – пусть хоть какой-нибудь, но - череп! Увы, черепов на улицах не валялось. Глеб не поленился съездить на мясокомбинат, и где-то там ему удалось-таки раздобыть баранью голову…
Увы, до черепа ей было ещё очень далеко, а ждать, когда всё произойдет естественным путем, - это ж ни одно мальчишеское сердце не выдержит! Глеб начал варить на кухне тухлую баранью голову в чистой маминой кастрюле. В четыре часа ночи пришла с работы встревоженная ужасным запахом в подъезде глебова мать и обнаружила спящего за столом сына перед лежащей на блюде полуободранной бараньей головой…
Впрочем, всё это я пересказываю с его слов, цена которых для меня сильно пошатнулась после одного случая. Однажды, много лет спустя, я приехал в Баку погостить у родных и позвал Глеба к себе на день рождения. Во время встречи мой давнишний приятель многократно приглашал меня к себе в гости «ровно через неделю в шесть вечера» на шашлык…
Он так живописал мне вплоть до своего ухода, как он приготовит к моему визиту дымящийся шашлык, какие ещё вина и яства ожидают меня у него в гостях, так долго брал с меня слово не опаздывать и явиться к нему ровно в шесть, что я, дабы не огорчать старого приятеля, согласился.
Когда же я пришел к нему через неделю ровно в шесть, как он просил, мне пришлось сначала долго-долго звонить ему в дверь, потом стучать, потом отчаяться и собраться уходить, но… Тут дверь открылась, и передо мной возник заспанный в трико «пузырями» Глеб. Посмотрев на меня, он скучным голосом произнес: «А-а… ты пришел? Ну, что ж… Сейчас я оденусь и мы пойдем покупать мясо для шашлыка. Я заранее не стал брать: вдруг ты не придешь» .
Но это было позже. А тогда, в середине семидесятых годов, мы были юными старшеклассниками одной из бакинских школ. И именно Глеб Фалалеев привез меня в поселок Разино, где жила та самая удивительная пожилая женщина, о которой приятель уже прожужжал мне все уши. Звали её Рашель Владимировна Прус.
Сколько ей было лет в ту пору, не берусь утверждать. Но при всем этом её память поразила меня. Дело в том, что Рашель Владимировна, которая за столом, накрытым белоснежной скатертью с кружевами, угощала нас тогда чаем с вареньем из изящных розеточек, была соседкой по квартире Владимира Ильича Ленина и Надежды Константиновны Крупской в период их дореволюционной швейцарской эмиграции!
Рашель Владимировна прекрасно владела французским и немецким. Она продемонстрировала нам с Глебом письма Анри Барбюса. Переписывались они довольно долго.
Как известно, Ленин писал о нем: "Одним из особенно наглядных подтверждений повсюду наблюдаемого, массового явления роста революционного сознания в массах можно признать романы Анри Барбюса: "Le feu" ("В огне") и "Clarte" ("Ясность"). Анри Барбюс до самого конца жизни собирал материал для большой биографии В. И. Ленина, но так и не успел завершить эту работу. Барбюсом совместно с А.Куреллой было составлено предисловие к французскому изданию ленинских "Писем к родным", опубликованных в 1936 году. Самого писателя к тому времени уже не было в живых.
30 августа 1935 года во время поездки в СССР при довольно туманных обстоятельствах он скончался. Впрочем, внезапной кончиной в те годы нас теперь вряд ли можно удивить.
Вот и отец Рашель Владимировны, заразившийся революционными идеями часовых дел мастер, после революции вернулся в Россию, видимо, полагая, что партия учтет его эмигрантские заслуги и личное знакомство с вождем мирового пролетариата. «Канэшна», учли! Прус был арестован и умер в тюрьме. Вдруг вот тяжело заболел и сразу умер прямо в камере за одну секунду. Понятно - почему так внезапно болели и умирали тогда? Понятно: увы, не все выдерживали пыток и доживали до суда.
Дядю Володю и тётю Надю Рашель Владимировна помнила довольно хорошо. На Циммервальдской конференции, случившейся 5 - 8 сентября 1915 г, в зале, где проходило собрание, было душно и жарко. Маленькая Рашель, сидевшая на коленях у дяди Володи, норовила улизнуть от него при всяком удобном случае. Конечно, мы поинтересовались почему. Женщина ответила просто, не по-революционному: от дяди сильно разило пивом, он был раздражен и много говорил.
Действительно, ему пришлось много говорить. Дело в том, что, как напишут позже: «Конференция, которая ставила себе целью объединить все революционные элементы социалистического движения, оказалась далеко не однородной по своему составу…» В общем, у Ильича были проблемы.
Вообще, жизнь Ульяновых в Берне, складывалась не очень удачно. 5 сентября (по старому стилю 23 августа) 1914 г. Ленин выехал в Берн и переехал в Цюрих в феврале 1916, где жил до апреля (по старому стилю до марта) 1917, то есть до самого отъезда в Россию. По сравнению с низкими ценами и дешёвой жизнью, к которой Ульяновы привыкли в Польше в 1912-1914 годах, бернские цены времен первой мировой войны просто удручали. Жили они чрезвычайно скудно, довольствовались простой одеждой и обстановкой. В швейцарской экспозиции музея-квартиры представлены предметы, принадлежавшие тогда В. И. Ленину и Н. К. Крупской: чернильница, стакан с подстаканником, ложечка для заварки чая, столовые ножи… Основным средством существования для Ульяновых служили литературные заработки, но политические антивоенные статьи и книги в то время не то что продать – даже издать было не очень непросто. Ленин писал: "О себе лично скажу, что заработок нужен. Иначе прямо поколевать, ей-ей!! Дороговизна дьявольская, а жить нечем".
Здесь же, в Берне, скончалась теща дяди Володи, которую супруги пытались лечить. Одним из местных адресов Ульяновых был Диетельвег, 11…
Крупская вспоминала, как они с мужем побывали однажды в Берне на спектакле по пьесе Л.Толстого «Живой труп»: «Хоть шла она по-немецки, но актер, игравший князя, был русский, он сумел передать замысел Л. Толстого. Ильич напряженно и взволнованно следил за игрой»
Это был достаточно редкий случай, обычно же дяде Володе не нравились пьесы, на которые они ходили, и после первого же действия Ульяновы покидали зрительный зал. Супруга вождя с иронией и сожалением пишет: «Над нами смеялись товарищи, - зря деньги переводим.»
Кстати, позже, именно туда, в Берн, по регулярным сообщениям русской разведки (есть документы и по этому поводу, не буду их здесь приводить: слишком много и скучно) неоднократно приезжал Ленин из Цюриха для тайных встреч в германском посольстве…
Рашель Владимировна оказалась чудесной гостеприимной женщиной, нисколько не озлобившейся на судьбу, несмотря на то, что жизнь прожила тяжелую до чрезвычайности. Помню её улыбку и слова о том, как довелось ей в конце жизни вновь посетить места своего швейцарского детства. На швейцарской границе один из служащих на всякий случай, не надеясь ни на какой ответ спросил её: «Шпрехен зи дойч?» Старушка улыбнулась и бодро ответила: «Натюрлих!»
Невидимыми нитями пронизано настоящее прошлым. Мы часто не замечаем их, ещё реже задумываемся об этом. Но именно они дают нам право считать эту жизнь – вечной…
[b][/b]
