Здравствуй, солнышко моё, вот я и вернулся. Папы всегда делают то, что обещали. Обещал прошлый раз ещё одну сказку рассказать – будет тебе новая сказка. Вижу, вижу, как ты радуешься, но не стоит так трепыхаться, а то маме-то не очень хорошо от таких плясок. Давай, мы с тобой начнем её беречь вместе? Ага? Помнишь, я сказал, что мама сейчас – это весь твой мир, всё, что вокруг тебя?

А свой мир надо беречь. Вот родишься, увидишь вокруг себя много-много всего. Большой-пребольшой мир. И мы его с тобой тоже будем беречь, как маму сейчас. Ведь он наш, общий, мы тут все в нём находимся… Не было бы его, и нам некуда было бы рождаться. А вот он есть – и мы есть. Хорошо, когда есть куда родиться!

Туда, где ангел пролетел,
И зверь крылатый возносился,
Я в бездну звёздную глядел,
Глядел и плакал и молился,

Прилетела авдотка в гости к выхухолям, чаем с баранками угостилась, детишек родителям похвалила, чтоб хозяева довольны были, поблагодарила всех и улетела.
А наутро встретилась авдотка с лопатенем, с колпицей да с хохотуном черноголовым и стала им рассказывать, как вчера в гостях побывала. А в конце своего рассказа начала она вдруг жалеть выхухолеву жену:
- А уж жена-то выхухолева – ох, кака хароша! И печет, и стирает, и гладит, и прибирается по дому: уж така хозяюшка, така справна, така могутна! Одна беда у ней – имени нету. У мужа ейного имя есть – Евтихеем кличут, а у неё, нищастной, нету никакова имени!
Закивал сочувственно головами птичий народ. Да-а-а…, жалко бедолажку-выхухоль. Мог бы её муженек и позаботиться, дать имечко хозяюшке дома своего.
Разнеслась эта история по всем окрестным местам. Дошла она и до Евтихея. Передали ему, что женушку его все жалеют. Как же так: без имени жить?

Ах, как это легко - весь мир преобразить!
Бокал шампанского - и вы неотразимы!
И вы уже маркиз, и вам не сметь дерзить:
Вы по уши богаты и любимы!

Их было много… И со всех сторон
Они слетались, словно поцелуем
Их влёк рассвет туда, где небосклон
Торжественно лучист и неминуем,

Вот сумеречный свет летит с небес, стекая
В усталые глаза от края и до края...
Вот из-под ног скользит продрогшая дорога,
А все спешат , бегут и бьются ради Бога...

«Олом, барасынмы кая?
Кир'акми, ярабби», -
Вздыхает бабушка моя –
Татарская аби.

Ну, никак я драться с ними не хотел. Вы что, говорю, ребята, обалдели совсем, меня домой не пропускаете?! Я ведь уже почти дошёл, хоть и нелегко это было…Ну-ка, разойдитесь быстренько, пока я не рассердился. А они не расходятся. Стоят, где стояли, прямо стеной встали передо мной и стоят – человек, наверное, пятьсот или триста, не знаю сколько их там было... А, может, трое-четверо. Не считал. Я, когда злюсь, врагов не считаю. В общем, явно, что их больше. Хотя, я-то ведь тоже не один шёл. С компанией после пьянки по домам возвращались. Мужики наши спокойные, все как один на меня похожи. Мухи никто не обидит.

Эх-ма! Раз такое дело, то мы вам устроим сейчас, мало не покажется! Эй, мужики! Где вы там вошкаетесь? Айда, ко мне на подмогу! Обернулся к ним. «Эгей!»- говорю.. А сзади-то никого, одни деревья шумят в темноте… Выстроились позади и шелестят в потёмках. Сразу как-то не по себе становится, как вспомнишь это шелестение.

Он жизнью был по-всякому доволен:
И не роптал, и не творил стихов.
Цвела луна до третьих петухов
В игольных ушках впалых колоколен.

Привыкаю к твоему теплу,
Льну к нему доверчиво губами...
За окном всю ночь следя за нами,
Барабанит дождик по стеклу.